Напоминаю, сегодня у нас спор о национализме и большевизме с одним из лидеров "Другой России". Вход свободный.
Национализация стратегических отраслей при сохранении свободы для среднего или мелкого капитала — это рецепт неопытного идиота, который предлагает носить пиво в мешке с небольшими дырками.
Любой, кто знает, как работает крупная государственная компания (кстати, потрудитесь выяснить, какова у нас сегодня доля государства в некоторых стратегических отраслях), знает и то, что в рыночных условиях любая госмонополия моментально обрастает паразитами, ракушками и прилипалами в виде небольших АОЗТ, ООО или ИП.
Причем поощряется этот процесс в первую очередь обитателями самих "неприступных крепостей". Но причина – не в ущербной человеческой психологии, а в самой природе капитала. Причина – не в области идеального, а в области материального.
Ровно такой эксперимент (по внедрению хозрасчета) и убил советскую экономику, разложив её изнутри. Я двадцать раз уже указывал, что все сегодняшние олигархи — есть вчерашние фарцовщики-кооператоры.
Рецепт в виде замены неправильных фарцовщиков на правильных (расово, национально или идеологически чистых) и приставления к ним избранного сословия (опричнины) для охраны и дисциплины — никогда не работал и работать не будет. В этом смысле любые концепции по скрещиванию ужа с ежом устарели еще 100 лет назад (все это было-было, друзья) и никак не могут противопоставляться марксизму-ленинизму.
.
Обвинения же в замшелости и догматизме, звучащие в адрес марксистов, попросту смехотворны. Марксизм — это не система организации народного хозяйства, а научный метод, метод материалистического познания. Как каждый научный метод, он базируется на ряде основополагающих положений.
Например, материалистическая концепция Коперника может считаться сегодня устаревшей, она может быть дополнена и уточнена. Но вменяемому человеку не придет в голову отрицать то, что Земля вращается вокруг Солнца.
Все мелкобуржуазные националисты являются в первую очередь идеалистами, отрицающими материальную природу бытия и ссылающимися в своих "рассуждениях" на нечто неисчислимое, идеальное, воздушное. Этим они более всего напоминают приверженцев птоломеевой доктрины из ордена доминиканцев, для которых земля плоская, а в центре мироздания находится сам орден.
Любой, кто знает, как работает крупная государственная компания (кстати, потрудитесь выяснить, какова у нас сегодня доля государства в некоторых стратегических отраслях), знает и то, что в рыночных условиях любая госмонополия моментально обрастает паразитами, ракушками и прилипалами в виде небольших АОЗТ, ООО или ИП.
Причем поощряется этот процесс в первую очередь обитателями самих "неприступных крепостей". Но причина – не в ущербной человеческой психологии, а в самой природе капитала. Причина – не в области идеального, а в области материального.
Ровно такой эксперимент (по внедрению хозрасчета) и убил советскую экономику, разложив её изнутри. Я двадцать раз уже указывал, что все сегодняшние олигархи — есть вчерашние фарцовщики-кооператоры.
Рецепт в виде замены неправильных фарцовщиков на правильных (расово, национально или идеологически чистых) и приставления к ним избранного сословия (опричнины) для охраны и дисциплины — никогда не работал и работать не будет. В этом смысле любые концепции по скрещиванию ужа с ежом устарели еще 100 лет назад (все это было-было, друзья) и никак не могут противопоставляться марксизму-ленинизму.
.
Обвинения же в замшелости и догматизме, звучащие в адрес марксистов, попросту смехотворны. Марксизм — это не система организации народного хозяйства, а научный метод, метод материалистического познания. Как каждый научный метод, он базируется на ряде основополагающих положений.
Например, материалистическая концепция Коперника может считаться сегодня устаревшей, она может быть дополнена и уточнена. Но вменяемому человеку не придет в голову отрицать то, что Земля вращается вокруг Солнца.
Все мелкобуржуазные националисты являются в первую очередь идеалистами, отрицающими материальную природу бытия и ссылающимися в своих "рассуждениях" на нечто неисчислимое, идеальное, воздушное. Этим они более всего напоминают приверженцев птоломеевой доктрины из ордена доминиканцев, для которых земля плоская, а в центре мироздания находится сам орден.
Асфальт дорожек Массандровского парка давно разложился на песок и щебень. Ветер глодает остовы автобусных остановок и торчащие из бетонных скамеек рыжие ребра арматуры. Памятники Крыма напоминают египетские пирамиды — величественные сооружения, доставшиеся по наследству одной цивилизации от другой — более развитой, но канувшей в Лету. (Речь, понятно, не об украинской "цивилизации", не об императорской России и даже не о временах Владимира-крестителя)
Перебирая туристические магнитики, на которых серпасто-молоткастый Хрущев "передает" полуостров бравому мужчине в черных очках (Крым сдал-Крым принял), я вспоминаю уличных торговцев из Хургады, развязных и шумных арабов, впаривавших прохожим пластиковые китайские изваяния Тутанхамона. С каждым следующим сезоном связь между эпохами становится всё более призрачной. Эту связь не воскресят ни стилизованные под 50-е автоматы с газировкой, ни безмятежный Юрий Антонов в пляжных динамиках. По берегу бродят туристы, раздувшиеся от пива и патриотизма, в пыльных носках, торчащих из-под плетенок. Золотые цепочки на массивных шеях излучают уверенность в завтрашнем дне.
В отеле, куда приезжаем каждый год, расширяют зоопарк. Завезли экзотических зверей. На глазах детей дорогих хищников покормили живыми (и, надо полагать, более дешевыми) кроликами. Хищники размещены в красивых, прочных клетках. Дорога к морю огорожена трехметровым забором. Теперь — с обеих сторон. За забором — рассованная по карманам береговая линия и кем-то вовремя украденные куски парка-заповедника. Тоже в определенном смысле клетка — и для всех, кто снаружи, и для всех, кто внутри.
Здесь, на ослепительных руинах, особенно остро осознаешь ту пропасть, которая отделяет современное антисоветское от утраченного советского. Нет между ними ни родства, ни преемственности. Да, советскому человеку могло не хватать джинсов или женских сапог, видеомагнитофонов и магнитол, то есть предметов личного потребления. Но этот дефицит личного, это неудовлетворенное "моё" компенсировалось таким колоссальным богатством и разнообразием общедоступного "нашего", которое мы, сегодняшние, не в силах даже представить.
Ты мог жить в невзрачной государственной квартире, даже в коммуналке. Не иметь личного автотранспорта. Но центр тяжести твоего бытия находился не в квартире, а за её пределами. Во дворе. На предприятии. В университете. В НИИ. В Доме Культуры. Во Дворце пионеров. В филармонии, театре, авиамодельном кружке, на стадионе, в бассейне или в черноморском пансионате, куда ты отправлялся каждый год по путевке. В пансионате, где пьяные в дубину гости не отрывали друг другу головы из-за лежака, где нельзя было представить, что ребенка не накормят потому, что родители продлили номер до шести, а не до двенадцати.
Само сознание было устроено таким образом, что у гражданина (не у всех, но у большинства) не возникало потребности отгородиться от ближнего пуленепробиваемой дверью или тонированным автомобильным стеклом. И "Человек в футляре" считался лишь темой для школьного сочинения. Никто всерьез не примерял футляр на себя. Вот почему дефицит качественных сапог являлся неприятной, но терпимой мелочью. Что сапоги, если тебе принадлежит весь Крым? Весь Ленинград? Вся Волга? Весь Каспий? Вся Сибирь? Весь Кавказ?
Сегодня "моё" пухнет и процветает, дожирая то немногое, что ещё осталось от "нашего".
Сегодня у каждого есть личное пространство, но почти не осталось общественного. Ну если не считать таковым футбольный матч и всё, что потом. Ты стоишь в комфортабельной пробке, но ты никуда не уедешь. Ты можешь вытянуть ноги в просторном боинге, но 90% страны не летают боингами. Не летают вообще ничем. В твоей квартире классные теплые полы, но в подъезде сидят наркоманы. Ты смотришь блокбастер по 4К телевизору, но в здании киностудии торгуют турецким тряпьем. (Кстати, удивительная зависимость — чем круче следующий телевизор, тем тупее следующий блокбастер). На смену безликой советской застройке пришел универсальный архитектурный принцип — моя хата с краю.
Теперь у нас есть гостиницы, спа-салоны и медклиники для собак. Но нет больничных коек для людей.
Перебирая туристические магнитики, на которых серпасто-молоткастый Хрущев "передает" полуостров бравому мужчине в черных очках (Крым сдал-Крым принял), я вспоминаю уличных торговцев из Хургады, развязных и шумных арабов, впаривавших прохожим пластиковые китайские изваяния Тутанхамона. С каждым следующим сезоном связь между эпохами становится всё более призрачной. Эту связь не воскресят ни стилизованные под 50-е автоматы с газировкой, ни безмятежный Юрий Антонов в пляжных динамиках. По берегу бродят туристы, раздувшиеся от пива и патриотизма, в пыльных носках, торчащих из-под плетенок. Золотые цепочки на массивных шеях излучают уверенность в завтрашнем дне.
В отеле, куда приезжаем каждый год, расширяют зоопарк. Завезли экзотических зверей. На глазах детей дорогих хищников покормили живыми (и, надо полагать, более дешевыми) кроликами. Хищники размещены в красивых, прочных клетках. Дорога к морю огорожена трехметровым забором. Теперь — с обеих сторон. За забором — рассованная по карманам береговая линия и кем-то вовремя украденные куски парка-заповедника. Тоже в определенном смысле клетка — и для всех, кто снаружи, и для всех, кто внутри.
Здесь, на ослепительных руинах, особенно остро осознаешь ту пропасть, которая отделяет современное антисоветское от утраченного советского. Нет между ними ни родства, ни преемственности. Да, советскому человеку могло не хватать джинсов или женских сапог, видеомагнитофонов и магнитол, то есть предметов личного потребления. Но этот дефицит личного, это неудовлетворенное "моё" компенсировалось таким колоссальным богатством и разнообразием общедоступного "нашего", которое мы, сегодняшние, не в силах даже представить.
Ты мог жить в невзрачной государственной квартире, даже в коммуналке. Не иметь личного автотранспорта. Но центр тяжести твоего бытия находился не в квартире, а за её пределами. Во дворе. На предприятии. В университете. В НИИ. В Доме Культуры. Во Дворце пионеров. В филармонии, театре, авиамодельном кружке, на стадионе, в бассейне или в черноморском пансионате, куда ты отправлялся каждый год по путевке. В пансионате, где пьяные в дубину гости не отрывали друг другу головы из-за лежака, где нельзя было представить, что ребенка не накормят потому, что родители продлили номер до шести, а не до двенадцати.
Само сознание было устроено таким образом, что у гражданина (не у всех, но у большинства) не возникало потребности отгородиться от ближнего пуленепробиваемой дверью или тонированным автомобильным стеклом. И "Человек в футляре" считался лишь темой для школьного сочинения. Никто всерьез не примерял футляр на себя. Вот почему дефицит качественных сапог являлся неприятной, но терпимой мелочью. Что сапоги, если тебе принадлежит весь Крым? Весь Ленинград? Вся Волга? Весь Каспий? Вся Сибирь? Весь Кавказ?
Сегодня "моё" пухнет и процветает, дожирая то немногое, что ещё осталось от "нашего".
Сегодня у каждого есть личное пространство, но почти не осталось общественного. Ну если не считать таковым футбольный матч и всё, что потом. Ты стоишь в комфортабельной пробке, но ты никуда не уедешь. Ты можешь вытянуть ноги в просторном боинге, но 90% страны не летают боингами. Не летают вообще ничем. В твоей квартире классные теплые полы, но в подъезде сидят наркоманы. Ты смотришь блокбастер по 4К телевизору, но в здании киностудии торгуют турецким тряпьем. (Кстати, удивительная зависимость — чем круче следующий телевизор, тем тупее следующий блокбастер). На смену безликой советской застройке пришел универсальный архитектурный принцип — моя хата с краю.
Теперь у нас есть гостиницы, спа-салоны и медклиники для собак. Но нет больничных коек для людей.
Разумеется, чтобы прочувствовать это, совершенно не обязательно ехать в Крым. Но в Крыму об этом как-то совершенно невозможно не думать.
Заранее представляю, что напишут в комментариях внизу. Могу, пожалуй, сочинить их и сам, предупредив возмущение. Увы, за двадцать пять лет своя рубашка настолько въелась в тело, что содрать её можно только с тремя шкурами.
Заранее представляю, что напишут в комментариях внизу. Могу, пожалуй, сочинить их и сам, предупредив возмущение. Увы, за двадцать пять лет своя рубашка настолько въелась в тело, что содрать её можно только с тремя шкурами.
По не очень веселой традиции Агитпроп сегодня вновь замещается Агитблогом. Не нужно быть великим мудрецом, чтобы догадаться, почему.
Есть у нас рядом с домом газпромовский санаторий. После того, как умерли все окрестные колхозы — один из главных в районе работодателей. При санатории — конюшня, там детей учат верховой езде. Коней разместили в корпусах старого пионерского лагеря. Это такое обременительное наследство от прежней эпохи. В похожем лагере по соседтсву открыли полигон для пейнтбола. Но стрельба приносит деньги, а лошади — наоборот. Грустное зрелище — провалившаяся крыша, выгоревшая на солнце пионерская агитация и краска, свернувшаяся от сырости рулонами. Тем не менее клуб работал. С началом кризиса его ужали в первый раз. Часть рысаков выставили на торги. Слава богу, удалось найти достойных покупателей (кони едва не попали в руки к татарским перекупщикам (они, оказывается, ездят по регионам и собирают лошадей для мясозаготовок). Остались двое — десятилетний красавец Серый и гнедая кобыла Луша. Этим летом подмосковные ливни и ураганы доконали пионерлагерь. Стены сложились, как бумажная развертка. Цела только подсобка, где оборудованы два стойла. Что-то подобное, видимо, происходит и в головной организации. Сотрудников санатория готовят к большим сокращениям. Газпром переводит всё что можно на хозрасчет, избавляется от непрофильных активов. Землю — с молотка. Конюшню закрывают. Лошади снова ищут хозяев. Ищут хозяев и люди. Кто-то пытается устроиться в строительный супермаркет. Хочется помочь и тем, и другим, но понимаешь, что ничего не поделать.
Сколько стенаний по поводу того, что "буржуи заменят роботами рабочих". А если рабочие заменят роботами буржуев?
Среди левых публицистов есть много желающих покритиковать СССР за (мнимый) отказ от советов. Дескать, если бы было больше демократии, меньше однопартийного и бюрократического диктата, то и бюрократия бы не загнила, не разложилась.
Во-первых, причины гибели СССР надо искать совершенно в другой плоскости (мы перечисляли их в одной из онлайн-трансляций)
Во-вторых, всем, кто не понимает или скептически воспринимает принципы демократического централизма или диктатуры пролетариата (в условиях нарастания классовой борьбы), полезно было бы обратить внимание на опыт создания советов и заводских совещаний в социалистической Югославии.
Весьма поучительный пример того, как социалистическая децентрализация оборачивается в конечном итоге гибелью всего дела.
Во-первых, причины гибели СССР надо искать совершенно в другой плоскости (мы перечисляли их в одной из онлайн-трансляций)
Во-вторых, всем, кто не понимает или скептически воспринимает принципы демократического централизма или диктатуры пролетариата (в условиях нарастания классовой борьбы), полезно было бы обратить внимание на опыт создания советов и заводских совещаний в социалистической Югославии.
Весьма поучительный пример того, как социалистическая децентрализация оборачивается в конечном итоге гибелью всего дела.